Шведский стол [СИ + иллюстрации] - Михаил Алексеевич Ланцов

даже малое, в прок. Хотя я бы не рискнул на них ставить. Даже сейчас.

— Отчего же? — удивилась королева. — Нам известно, что шведы понесли тяжелые потери в битве при Гамбурге. И сейчас, несмотря на славу, ослабли.

— Да, ваше величество. Все так. Но Карл принудив Данию, Саксонию и Мекленбург к миру, обязал их уменьшить свою армию до трех тысяч. Не более. Остальных солдат передать ему. Вместе с оружием. Так что, я уверен, он не только восполнит свои потери, но и преумножить свое войско для похода в Россию.

— Это так? — спросила Анна у секретаря северного департамента.

— К сожалению, да. Всех забрать у него не получается. После поражения много солдат разбежалось. Но десять-пятнадцать тысяч он точно доберет. Август Саксонский пытался помешать исполнению этого условия мира и на днях стало известно, что под давлением Карла он подписал отречение в пользу сына и уехал в Стокгольм. Как говорят — поправлять здоровье.

— Серьезно? — удивилась королева. — Поправлять здоровье? В Стокгольме?

— Арестовать открыто Карл его не решился. Но сути дела это не меняет. Джон прав. Потери шведов будут восполнены сторицей.

— Конечно, эти солдаты не каролинеры. — добавил Черчилль. — Но у них есть минимум полгода, чтобы обжиться в войсках. И проникнутся духом шведов, которыми они все, без всякого сомнения, впечатлены. Для них — это армия победителей. Армия, которая не знает поражения. И они охотно будут подражать им. Бедные немецкие дворяне же, которых хватает в тех местах, так и вообще рвутся к Карлу. Что у них есть, кроме шпаги и чести? Ничего. А с ним они обретают возможность добыть немало денег и славы с тем, чтобы позже занять теплые места в европейских армиях.

Помолчали.

— Вы все еще настаиваете на том, чтобы заключить как можно скорее мир с Францией? — спросила королева у Черчилля.

— Да, ваше величество.

— Наша армия для отражения десанта в Шотландию собрана?

— Так точно, ваше величество. Собрана.

— Тогда мы можем подождать.

— Можем, — согласился Джон. — Но в случае поражения русских наше положение ухудшится.

— Кто сейчас верит в успех русских?

— Никто, ваше величество, — твердо произнес секретарь южного департамента. Его коллега из северного немного помедлил и тоже кивнул, соглашаясь с ним.

— Значит их не считают угрозой. А значит они если и фигурируют в планах наших противников, то только как время. Некоторая задержка. Легкая помеха мало на что влияющая. Французы и сами, как я слышала, устали от шведов. И тревожатся их растущей силы. Так что они постараются завершить войну как можно скорее, не давая им чрезмерно усилится. Не так ли?

— Очень похоже на то.

— Тогда я предлагаю вам, — кивнула она Дэниелу Финчу, — начать переговоры с французами. Но не спешите. Торгуйтесь. Затягивайте. И заключайте мир, если русские проиграют. Мы вряд ли чем-то рискуем таким ожиданием.

— Мы рискуем десантом бретонской армии.

— Но мы готовы его отразить?

— Да, но…

— И у голландцев, я слышала, далеко не все поддерживают партию Оранских. Да и те не в сильном восторге от союза с Францией.

— Оранские крепко держат власть, ваше величество. Сильной полевой армии у голландцев нет, так что они не станут выступать против Франции.

— Пусть так. Главное, чтобы они активно не стали выступать против нас. Так, имитация. Мы сможем это устроить?

— Возможно, — чуть подумав, ответил секретарь северного департамента.

— Займитесь этим. И нужно как-то помочь русским. Их победа в генеральном сражении нам очень нужна. Деньгами, увы, поддержать их мы не сможем. Как и лошадьми. А вот остальным. Им нужны шпаги и палаши? Отправьте им их. У нас они найдутся? Полагаю, падежа от бескормицы они сумеют избежать по пути из Архангельска в Москву…

* * *

Алексей сидел в кабинете и спокойно работал с документами. Обычное для него дело.

Вдали послышали быстрые, решительные и довольно громкие шаги. Кто-то явно громыхал бахилами.

— Отец, — подумал парень. — Взволнован…

Несколько секунд.

И царь натурально ворвался в его кабинет.

Глаза на выкате. Бешенные. Волосы дыбом. Особенно усы.

Не сбавляя темпа, он направился к сыну. Бойцы караула же благоразумно запахнули створки. Они тоже ясно поняли, что будет крик. И не видели смысла предавать это слишком уж большой огласке. Семейные дела…

— Ты что творишь⁉ — заорал Петр Алексеевич.

И, подлетев к столу, ударил сына кулаком по лицу.

Леше было полных всего двенадцать лет. Однако ростом он пошел в отца и уже мало по «вертикальным габаритам» отличался от взрослых мужчин здешней эпохи. Разве что худощав. Так что подсознательных реакций и ассоциаций с ребенком он не вызывал у окружающих. Видимо с этим была связана реакция царя, привыкшего решать спорные вопросы по-простому.

Удар кулаком.

Царь его делал широким замахом по обычаю тех лет. Которые, впрочем, жили своей жизнью аж до 20-х годов XX века. Поэтому увернуться от удара просто чуть отклонившись, не представлялось великой сложностью. Но царевич этого делать не стал. Так что отцовский кулак пришелся в скулу и отправил Алексея вместе с крепким деревянным стулом на пол.

Причем оказался таким на удивление сильным, что аж в глазах потемнело. И на несколько мгновений его действительно выключило. А потом он решил немного подыграть.

— Ты чего разлегся⁈ Вставай! — крикнул царь.

Но реакции не последовало.

Алексей лежал на полу с закрытыми глазами и не шевелился.

— Ты чего⁈ — уже более примирительно выкрикнул Петр Алексеевич.

Однако парень продолжал имитировать бессознательное состояние.

— Леша! Ты что⁉ Леша! — с нотками истерики крикнул царь, бросившись к нему. И схватив, начал тормошить.

— Не тряси, — очень тихо, умирающим голосом прошептал сын, продолжая свою игру. — Голова…

— Жив! Жив чертяка! — обняв сына воскликнул царь и прижал его.

Алексей открыл глаза.

Вяло так.

Отметив, что у царя на глазах аж слезы выступили. Перепугался. И вообще, его лицо выражало совсем не те эмоции, с которыми он к нему ворвался.

— Не пойму я тебя… — тихо прошептал сын. — То бьешь, то обнимаешь.

— Ты почто Гагарина сжег⁈ — вновь посмурнел царь. Хотя былой ярости уже не было.

— Так ты сам разрешил.

— Я⁈ — удивился царь и невольно выпустил сына, которого нес к дивану. От чего Алексей грохнулся всей худощавой тушей на паркет. — Ой! — воскликнул Петр и вновь подхватив сына отнес на диван. — Когда я тебе такое разрешал?

— Сказал же действовать на свое усмотрение для предотвращения заговора.

— И как это связано?

— Продолжая разработку этого дела я выяснил, что у заговорщиков не было явного лидера. Как и единства. Более того — большая часть их в заговоре состояла просто потому, что это модно. Вот я и решил избавить их от пустых надежд, приказав убить Шуйских.

— Да уж наслышан. Что, нельзя это было сделать как-то тише?

— Ну извини. У меня нет опытных венецианских убийц. А тут пришлось действовать на территории другого государства. Впервые. Без вдумчивой подготовки. Было только два пути. Либо отправлять военный отряд для организации «разбойного нападения», либо вот так — травить. Грубым образом. Там тонко не сработать было.

— Ладно. А Гагарин тут при чем?

— Он решил тебя наказать. И убить человека, без которого вскрыть его или обезвредить не представлялось возможным.

— Эту бабу?

— Эта баба для России сделал больше, чем весь род Гагариных. — возразил все тем же вялым голосом Алексей. — К тому же, он поднял руку на того, кто тебе верно служит. Сам вор и заговорщик. А туда же.

— Что вор не известно.

— Я смог подтвердить хищение им по меньше мере трехсот тысяч рублей. Старыми рублями. Хотя копать особо и не копал. Так — на поверхности собрал. Сколько он всего украл даже представить сложно. Кстати, надо бы поискать, где он это все хранил. И конфисковать.

Петр нахмурился, но возражать не стал.

— Он обворовывал тебя. По-крупному. Пользовал как дешевую девку. Да еще и на верных тебе людей руку посмел поднять. Так что требовалось его наказать так, чтобы все остальные все поняли.

— И ты его спалил… мда… а по-другому было нельзя?

— Можно было. По закону он подлежал четвертованию или колесованию. Хотя я бы его на кол посадил. Но мне бы Федор Юрьевич такое провернуть не дал, а ты бы его помиловал, когда вернулся бы из похода. Давая понять остальным, что можно и дальше играть в свои игры.

— Почему это помиловал? — возмутился отец.

— Сколько идет расследование его преступлений? Семь лет? Случайно это? Или тебе не хочется обострять? Я защищал